[Makskozak]

— Меня спрашивают: блокада, блокада. А что такое на самом деле блокада? Внучка в прошлом году писала и нынче говорит: у тебя доказательств нету.

Это вырвалось у Таисии Васильевны Мещанкиной (ул. Софьи Ковалевской, д. 9) с обидой уже под конец ее рассказа. Она пыталась, и не раз, дома, среди своих же детей и внуков рассказать какие-то подробности про блокаду — не верили. А чем она могла доказать?

— Вот я вам говорю и думаю: может быть, и вы не поверите?

Мы сплошь и рядом сталкивались с этим ожиданием; недоверия, болезненным, опасливым чувством, которое возникало по ходу воспоминаний; по мере того как человек слышал себя, он настораживался, его история сглаживалась, усыхала, подменялась общеизвестными фактами.

«…— Моя знакомая преподает в техникуме, — рассказал Нил Николаевич Беляев. — У них в семьдесят пятом году состоялась встреча какого-то старого блокадника ленинградца с рассказом для студентов о положении дел в сорок втором — сорок третьем году. И когда он, значит, рассказывал все эти тяжелые истории, что людям приходилось испытывать во время голода, то многие студенты слушали весьма и весьма, так сказать, невнимательно. А после его рассказа вышла девушка и сказала, что она не понимает, что же здесь такого: подумаешь, человек в день не съел эти сто двадцать пять или сто пятьдесят граммов хлеба, да она сейчас может неделю не есть хлеба и отлично себя чувствовать.

— Причем без всякой иронии это?

— Неизвестно… Ведь сейчас вообще вроде считают, что хватит говорить о блокаде».

То, что они сыты и благополучны — девушка, возражавшая блокаднику, и сомневающаяся внучка, — это, конечно, хорошо. Но вот что эти ребята, кажется, «моральные дистрофики» (ленинградское, военного времени, выражение) — это уже хуже.

Но это самое простое — обвинить в глупости, в благополучии, в бездушии. Или же отмахнуться от них, признать исключением. Стоит вдуматься — при намерениях самых благих, при душевной и гражданской чуткости легко ли человеку, никогда не испытавшему голода, вот так, с ходу, умозрительно представить себе, что это такое. Что такое долгий ленинградский голод и что значит, при этом голоде кусочек хлеба в 125 граммов, что значит обломок хлебной корки… Нет, требовать этого от человека, выросшего в сытости, в тепле, нельзя, ему рассказывать надо терпеливо, убедительно, воображение его разбудить. Преемственность поколений налагает обязанности на тех и на других. Новые поколения должны узнать, услышать рассказы людей, которые все это перенесли и пережили.

«Мы старались не рассказывать, но я думаю иногда, что, может быть, мы неправильно сделали, потому что и Тамарин сын и Виктор не понимают. А мы избегали всегда с ними об этом говорить, рассказывать. Может быть, и зря, потому что они так и не поняли. Мишка как-то сказал Тамаре: «Подумаешь! Вот папа — он на фронте был!» (Сезеневская Нина Вячеславовна).

Во время одной из записей блокадного рассказа возник разговор, поразивший нас. Рассказывала женщина, слушали ее дочь, зять, внуки. Такое бывало часто. Конечно, и нам и рассказчику лучше было обходиться без посторонних слушателей, но это не всегда удавалось. И уединиться было некуда, кроме того, любопытство одолевало и домашних и соседей. Впрочем, иногда реплики слушателей помогали, их недоверие, их сочувствие, ахи, слезы, возбуждали память.

Та запись, о которой идет речь, была нелегкой, рассказ был тяжелым, и, видимо, младшим все эти подробности о бедах их семьи были неизвестны. Они хотели все знать и не хотели. Сами они никогда не стали бы расспрашивать, но тут слушали внимательно, напряженно. Первым не выдержал зять. Не такой уж и молодой, не ленинградец, он воскликнул:

— Зачем, ну зачем нужны были такие страдания? Сдать надо было город. Избежать всего этого. Для чего людей было губить?

Так просто, естественно вырвалось у него, с досадой на нелепость, на странность того, минувшего. Поначалу мы не совсем поняли, что он имел в виду. Ему было лет тридцать пять, бородатый, вполне солидный мужчина, казалось, он не мог не знать. Потом мы сообразили, что мог. То есть, вероятно, он где-то когда-то слыхал, читал о приказах гитлеровского командования, о планах фюрера уничтожить, выжечь, истребить, но ныне все это стало выглядеть настолько безумным, фантастичным, что наверняка потеряло реальность.

Время, минувшие десятилетия незаметно упрощают прошлое, мы разглядываем его как бы сквозь нынешние нормы права и этики.

Д. Гранин. Блокадная книга.

А вы говорите, канал "Дождь".

@темы: историческое

Comments

[Очень злой гном]

Мне кажется, сейчас так много информации о грустном, страшном, что человек хочет абстрагироваться от этого. То там старушке негде жить, то там дети остались сиротами, помогите собрать на лечение, единственный сын у больной матери... И постепенно закрываешься. Этого не осознаешь. Вот это коронное "ну и что?" отодвигает проблему. То есть, это их проблема. Не наша. Со стороны виднее, со стороны спокойнее.

Но вообще, самое страшное - это когда внучка говорит: не верю. Кому она тогда верит? Да и вообще, чему верить? В какой-то дискуссии наблюдала: приводит человек данные из документов, а ему в ответ: "а, это бумажки советские/американские/масонские, наврали с три короба небось!". И вот как что-то докажешь? А если еще и хочется доказать?

[Makskozak]

Очень злой гном, ну насчёт закрытия от информации это естественно. Допустим, современный человек неосознанно не обращает внимания на баннеры, чего не было еще несколько лет назад. От постоянных просьб о помощи вреда больше, чем пользы и т.п. Но тут речь о другом. О том, что ясные и понятные априори вещи для одного поколения для другого требуют объяснения. И это не только свойство нашего времени. Девочка из 1975 года точно так же не понимала в чём ужас блокады, как не понимает и девочка из 2014. И им нужно объяснять. И нужно регулярно объяснять почему Ленинград нельзя было сдавать, а не отмахиваться показным негодованием.

Ну да, есть категория неверующих, кому нельзя доказать ничего, но основная масса психически здоровых всё же аргументированному убеждению поддаётся.

[lexiff]

Makskozak, Киношки надо правильные показывать для начала, если книжек не читают.
Например, дневник Тани Савичевой, только я даже в самом страшном сне не могу понять как его можно экранизировать.

[Makskozak]

lexiff, учитывая, как сейчас экранизируют, то лучше не надо. Документальные фильмы - да, художественные - ни за что. А то, несмотря на плохую игру актёров, мы узнаем всё о кровавой гэбне, сексе и поедании покойников в блокадном Ленинграде. Ну и, конечно же, будут омары на столе у Жданова. Куда ж без омаров-то?

[Неназванный]

Makskozak,

Ну и, конечно же, будут омары на столе у Жданова. Куда ж без омаров-то?

В сериале "Ленинград" омаров не было. Да и в целом - не такой уж и плохой сериал по нынешним временам... Несмотря на все глюки и выкрутасы сюжета... Интересно, его хоть по ТВ показывают?

[Groemlin]

Мне похвалили недавний фильм на эту тему "Ладога". Сам я еще не смотрел.

[Roldo]

Время, минувшие десятилетия незаметно упрощают прошлое, мы разглядываем его как бы сквозь нынешние нормы права и этики.

Дык логично же. У того, кто вообще ни с чего подобным не сталкивался, эмоций будет меньше всего.

[Karla]

а вот и Гранин сам:
ten-nil.diary.ru/p195109350.htm

[Makskozak]

Неназванный, показывали. Но я ТВ смотрю только будучи у родителей. Ну раз омаров не было, то хорошо. Это я вспомнил какой-то перестроечный фильм, где мимоходом говорилось не об омарах, правда, а о лангустах на столе у партноменклатуры в блокаду.

Karla, спасибо, посмотрю.

Roldo, логично, и с этим нужно работать.

Groemlin, надо будет посмотреть.

[Jenious]

Makskozak, жаль, бабушку сейчас не особо поспрашиваешь, после инсульта. Да и была она подростком. Но и того, что она успела порассказать - мне хватило для весьма живой картины. Чего стоит хотя бы то обстоятельство, что лишь небольшой промах немецкого лётчика позволил мне родиться на свет.

Что интересно, она, хоть и имела такую возможность, никогда потом туда не возвращалась. Как и её мать, моя прабабушка. Из всей семьи только двое выжили.

[Дворянский Лис]

Ребятушки, с которыми я училась, как-то классе со втором стали задавать вопросы в стиле "а почему не сдали Ленинград? А что плохого в фашизме?"
И нам показали документальный фильм про Освенцим. Такой...Достаточно жесткий. Помню, мы его тогда до конца не досмотрели, потому что все рыдали. И домой шли тихие-тихие.
Но вопросов больше не возникало. Появилась гордость за страну. И когда приходили ветераны, мы сидели и слушали, не галдели, хотя на обычных занятиях, наш класс было тяжело успокоить