В своё время нашёл в интернете этот замечательный текст. Автора, к сожалению, не знаю... Но, чувствую, Герберштейна, Кюстина, Маржерета и прочих Олеариев он почитал немало.
«Вообрази, дорогой читатель, такую оказию: нынешняя Россия образца 2000 года — с людьми, заводами, и всем прочим — неким попущением Божиим вдруг вся проваливается в век, скажем, восемнадцатый.
…Но, предположим, при всём том Россия не растеряет остатки технологической культуры. То есть ГАЗ будет продолжать работать, худо-бедно клепая свои газельки, будут дымить трубы, горячая вода будет продолжать течь в батареи, да и московский метрополитен не встанет.
Далее, нарисуем себе образ просвещённого европейского вельможи, осмелившегося на путешествие по России. Допустим, он совершит небольшой вояж по европейской части страны — ну, скажем, до Москвы — и благополучно вернётся в свой Париж, Дувр или Орлеан. И напишет книгу «Путешествие в Российскую Федерацию».
читать дальшеТеперь представь себе, дорогой читатель, что ты держишь в руках эту книгу и строишь предположения о её содержании.
Казалось бы, легко представить себе, как измышленный нами наблюдатель будет изумлён и очарован тем относительно высоким уровнем цивилизации, который он увидит в нашем Отечестве, то бишь асфальтовыми дорогами, автомобилями, электричеством, поездами и телевидением. Можно вообразить и то, как восторженно он опишет самодвижущиеся экипажи, широкие проспекты, высотные дома, и прочие неведомые ему завоевания высоких технологий. А уж при виде компьютера его, наверное, хватит кондратий от зависти.
Каково же будет изумление читателя, когда он откроет сию воображаемую книгу — и на первых же страницах прочтёт нечто вроде:
...Пересекающему восточную границу Европы путешественнику покажется, что он как бы покинул некую сцену, где царит просвещение, цивилизация, хорошие манеры и добрые нравы, и попал в суровый, сумрачный край, где дремучее варварство и порыв к высшим формам бытия ведут друг с другом долгую бесплодную войну. Глаз утомляется от широких, пространных равнин, не оживляемых ни единой возвышенностью.
Оные равнины пересекаемы нескончаемо длинными дорогами, покрытыми вместо брусчатки неким твёрдым веществом, именуемым на варварском языке московитов «бетоном», а иногда «асфальтом».
По ним с большой скоростью перемещаются самоходные телеги московитов, так называемые «автомобили» — громоздкие, тесные, неудобные, испускающие скверные запахи и издающие угрожающие звуки. Единственное достоинство этих курьёзных экипажей — быстрота, столь потребная для перемещения по этим бесконечным унылым пространствам, но совершенно нелепая и ненужная в краях более счастливо одарённых Природой.
Мы, разумеется, предпочли путешествовать в удобной коляске, купленной в Роттердаме. Увы, однажды у ней сломался передок, и никто из московитов не смог его починить. Также никто не мог подковать наших коней: московиты не могут сделать даже самой простой работы, которую у нас знает любой крестьянин. Наконец, на одной так называемой «автостоянке» (ужасное московитское слово, ранящее цивилизованный слух) обнаружился поляк, сумевший сделать эту нехитрую работу. Я заплатил золотой и был премного доволен услугой…
Озадаченный, наш читатель разворачивает том на середине и читает следующее:
...Москва — огромный, уродливо построенный город, настоящий человеческий муравейник. Воистину, нигде восточный рабский дух московитов не проявился с такой силой, как в этом новом Вавилоне.
Огромные здания, закрывающие небо (во многих насчитывается более двадцати этажей), совершенно лишённые какого бы то ни было украшения, как то присуще архитектуре более развитой, заставляют вспомнить о пирамидах Египтян. Эти monstruosa, курьёзные в своей огромности, составляют для русских предмет нелепой варварской гордости, равно как и размер их главного города и многочисленность его населения. Эти полудети, ещё не затронутые истинным просвещением, любят всё громадное, но совершенно лишены чувства меры, столь подобающего человеку образованному и воспитанному в духе нравов.
При всём том сами жилища московитов малы и тесны, так что даже непонятно, как может хоть сколько-нибудь развитый человек ютиться в столь крохотных помещениях. Сколько мне не приходилось ночевать в домах московитов, всякий раз я имел самый скверный ночлег, несмотря на привычку к походной жизни…
Читатель перелистывает ещё несколько страниц, чтобы зацепиться глазом за такой пассаж, посвящённый культуре и искусству:
...Душевная жизнь московитов пребывает в зародыше. Музыка их груба и примитивна, и более всего напоминает грохот и шум, столь любезный слуху азиатцев.
Есть у них и другие удовольствия: например, так называемое «кино», то есть созерцание движущихся картинок, при помощи какого-то приспособления сменяющихся на экране — род театра теней или волшебного фонаря, любимого, по рассказам наших путешественников, в Персии и Китае. Наблюдение этих картинок в затемнённой комнате они почитают за искусство. Меня неоднократно звали посетить «киносеанс», и мне с трудом удавалось уклоняться от этой утомительной чести…
Ещё пару страниц долой, и:
...Одеваются московиты примитивно, подобно скифам и сарматам, от коих весьма недалеко ушли в своём развитии. В основном это одеяния, призванные сохранять в этом адском климате подобие тепла, а также одежды более лёгкие, из разных тканей, по большей части отличающихся грубостью и скверной расцветкой. Простые московиты носят грубые «куртки» — род верхней одежды — из так называемой «синтетики». Как мне сказали, «синтетика» изготавливается из нефти, угля и иных отвратительных веществ, из которых даже дикие Персияне побрезговали бы ткать. Более зажиточные носят хлопок и ситец, а поверх них кожу и мех. Шёлка и атласа, этих прихотливых творений высокого мануфактурного дела, здесь почти совершенно не знают…
Дальше будет примерно такое:
...Дома московитов оборудованы трубами, наподобие римских терм, по которым поступает подогретая вода. Трубы эти обычно находятся в крайне неисправном состоянии и часто повреждаются, не говоря уже о том, что поступающая по ним вода может быть названа скорее тёплой, нежели горячей. Тем не менее, московиты очень дорожат этой выдумкой, занесённой в их дикие края, вероятно, ещё в римские времена. Уединяясь в тесных и душных клетях, называемых ванными комнатами, они греются там парами вод, стараясь забыть о стуже, лютующей вне стен их жилищ.
Что до обычаев, принятых в Москве в области так называемых естественных надобностей, я о них умолчу, дабы не оскорбить стыдливость читателей. Достаточно сказать, что ночной горшок им совершенно неведом...»